Фото с официального сайта Владимира Мединского

Ученая степень неотчуждаема. Если она получена легитимным путем, ее отобрать нельзя. Мне как исследователю истории университетов это понятно. Папе Льву X не пришло даже в голову отобрать степень у Лютера. В Третьем рейхе такие прецеденты были, и когда в 1967 возникла идея лишить степени историка Александра Некрича за его книгу «22 июня 1941 г.», то напоминание о германском опыте остудило гнев партийного руководства. Если начать лишать ученой степени не за плагиат и формальные нарушения  процедуры, а за содержание и качество работы, то это вызовет цепную реакцию, будем аннулировать диссертации, защищенные 30, 100, а то и 200 лет назад.

Это моя точка зрения. «Положение о порядке присуждения ученых степеней» со мной пока не согласно. Апелляция может относиться не только к формальным нарушениям или к плагиату, но и к научному содержанию диссертации. 

Теперь о самой диссертации Владимира Мединского «Проблемы объективности в освещении российской истории второй половины XV–XVII вв.». Из расплывчатого названия непонятно, кто и что освещает, но она убеждает читателя, что западным свидетельствам о России, о русском пьянстве и о диких нравах нельзя верить. Работа написана хлестко. Для книги это хорошо – если кто-нибудь бросит пьянствовать или взятки брать, осознав, что поступает вопреки нашим традициям, то польза будет прямая. Но перед нами докторская диссертация, то есть работа научная и квалификационная, а в этом качестве она производит странное впечатление. Уж больно много нелепых ошибок и неудачных, уязвимых формулировок, уже широко разошедшихся в Интернете, и легко исправимых при элементарном научном редактировании. А любому профессиональному историку, имевшему отношение к данному периоду, очевидно, что автор влезает в одну из самых сложных проблем в нашей дисциплине, взявшись критиковать источники. Но при этом он не проводит никакой источниковедческой работы. Чтобы разоблачить иноземцев, историк обязан читать их труды в подлиннике,  они ведь писали не по-русски и даже не на современном английском. В исключительном случае можно работать и по переводам, но сличая их с оригиналом и объясняя, почему ты выбрал этот перевод, а не другой. К тому же в истории существует понятие исчерпанности материала. Если заявляешь, что берешь не одного и не двух авторов, а всех, надо объяснять, почему об одних в работе говорится, о других – нет. Хронологические рамки охватывают с XV по XVII век. В XVII столетии счет свидетельств иностранцев о России идет уже на десятки, тогда как в диссертации указаны лишь три из них. Этот выбор надо как-то обосновать. А еще требуется знакомство с современной зарубежной и отечественной литературой по этой теме, хотя бы с самыми главными работами. Этого тоже нет. Замечания к содержанию работы можно перечислять еще долго. Главное же в том, что медиевистика требует специальных лингвистических  знаний, широчайшей эрудиции, долгих лет профессиональной подготовки. Без всего этого исследователь будет подобен костоправу, подрабатывающему нейрохирургом.

Если у человека нет исторического образования (как в данном случае), то он всего этого знать и не обязан, но ему должны на это указать специалисты, обсуждавшие работу. И вот здесь выясняется самое абсурдное – их не было! Эту работу ни разу не обсуждал коллектив профессионалов. Оппоненты, равно как и научный консультант диссертации Мединского, – прекрасные специалисты по истории КПСС, но отнюдь не медиевисты. Не нашел я и свидетелей обсуждения диссертации  на заседании Экспертного совета ВАК по истории, хотя поговорил со  многими его членами прошлого состава. Заключение датировано пятницей – 30 декабря 2011 года, а этот совет всегда работает только по понедельникам. В МГУ, куда работа не без приключений все-таки попала в начале 2017-го, Диссертационный совет по истории ее не стал рассматривать по существу, поработав лишь с апелляцией заявителей. Поэтому диссертацию отправили в Белгород, где критиковали заявление, но в суть работы не вникали, да и не собирались, иначе включили бы в состав рабочей комиссии Виталия Пенского, единственного в этом совете специалиста по данной теме, причем  хорошего специалиста. Если не считать Диссертационного совета Уральского федерального университета, результаты работы которого мне так и неизвестны, поскольку это дело у них забрали. Единственным коллективом, где к диссертации отнеслись серьезно, ее прочитали и обсудили, оказался наш Экспертный совет. В рабочую группу были включены шесть специалистов, имеющих прямое отношение к этой теме. В результате пришли к выводу – это сырая, недоделанная, во многом непрофессиональная работа, которая, к сожалению, не может называться докторской диссертацией. 

Что бы произошло, если бы специалисты вовремя прочитали эту диссертацию? Да ничего страшного. Высказали бы замечания, автор бы их учел. Или не учел, но усилил бы свою аргументацию. Только так и развивается сегодня историческая наука – через открытые споры, апробацию, оценку коллегами. Можно, конечно, историю наукой не считать, но тогда зачем стремиться к степени доктора исторических наук? В искусстве гораздо больше свободы, а в науке очень много чего нельзя. Историк, конечно, имеет право на субъективность. Но и в фигурном катании много субъективности, особенно в произвольной программе, однако если фигурист, выполняя двойной тулуп, упадет на лед, он потом не убедит судей в том, что именно такова его субъективная трактовка данного номера.  

А можно ли было вообще диссертацию не защищать? Автор не стал бы от этого менее известным, тиражи его книг оставались бы высокими. Есть, кстати, прекрасные историки, пользующиеся уважением коллег, но не имеющие ученой степени. Лев Николаевич Гумилев так и не смог защитить докторскую диссертацию по истории. И – ничего, памятник ему стоит в Казани, мало кто из советских историков такой чести удостоился. Может быть, степень обязательна для руководства Военно-историческим обществом? Но ни председатель Русского географического общества (Сергей Шойгу), ни председатель его попечительского совета (Владимир Путин) не имеют ученых степеней по географии, и – ничего.

Министру трудно защищать свою диссертацию от нападок. Он – крайне уязвимая фигура, которую критикуют все кому не лень. Может быть, стоило ввести мораторий на рассмотрение таких дел? Хорошо, что Сергей Кужугетович не претендует сейчас на звание доктора наук, а то вместо учений «Запад» или военных действий в Сирии его бы занимала больше подготовка ответов оппонентам да сверка цитат. Вспомним, как президент (уже не РГО, а страны) поставил чиновников, стремящихся стать академиками, перед жестким выбором, чему отдать все силы: служению науке или же государственной службе. 

И наконец, о патриотизме. Совместим ли он с научной объективностью? Вопрос уместный, поскольку критиков диссертации Мединского подозревают в том, что им не нравится его патриотическая позиция. Может, кому-то и не нравится. Но не думаю, чтобы эти упреки относились к историкам-профессионалам. Ученый служит науке и тем самым служит своей стране. Именно в таком порядке. Если честно ищет истину, значит служит хорошо, если нет – то плохо.